Пластмассовые белые стулья открытой кофейни почему-то напоминали искусственные скелеты животных из кабинета биологии (в прошлый раз, когда они пили здесь кофе во время дождя, стулья ничего такого ему не напоминали, наверное, голова была занята чем-то другим), но кепки, нависающие над столиками, все те же. Может быть, их было теперь поменьше среди развязных туристов. Заглушаемые русской и украинской речью голоса, похожи на крики чаек. Ник подумал, что, когда по городу ударят из орудий, эти кепки будут так же сидеть за теми же столами, он подумал, что их не станет, когда не станет самой кофейни, когда ресторан разлетится от взрывов на кирпичи. Кепки были принадлежностью этого места, частью монументального интерьера.
– Как жарко сегодня! – сказала Ли. На лбу ее выступили мелкие капельки пота. Она покончила уже со своей порцией хачапури и краешком салфетки стирала со щеки остатки яичного желтка. – Но кофе обалденный здесь варят... Знаешь, – она взяла чашечку. Прихлебывая, она смотрела не на сына, она смотрела на море за парапетом. – Знаешь, – повторила она, – очень хочется в воду окунуться, в море... – это было обычное ее построение, знакомое Нику с детства, но голос Ли звучал немножко не в той тональности, все-таки она не выспалась.
– Ма?
– Что? – она оторвала взгляд от моря. Глаза у нее были действительно немного сонные.
– Ма, ты ведь обманула меня!
– Насчет чего обманула? – глаза смотрели, не мигая, но так и не просыпались до конца.
– Насчет записки!
– А!.. Тебе интересно, из какого шкафа я ее вынула?
– Интересно!
– Не скажу.
– Скажешь, ма. Скажешь, потому что я и так догадался!
Она опять смотрела на море. Чашечка резко звякнула о блюдце.
– Помнишь вчерашнюю каменюгу в воде, у волнореза?..
– Мне кажется, нам лучше в это не лезть.
– Почему?
– Чужие дела. Чужой монастырь, знаешь, как говорится, не стоит со своим уставом... Я хочу еще кофе. Возьми мне...
Маленькое окошко раздачи было на другом конце кофейной веранды.
Большие красные щеки повара раздувались, он напевал что-то. Поварской колпак ехидно свешивался влево. Он был уже с утра пьян, но полные руки работали ловко и быстро, мясистые короткие пальцы, заросшие рыжей шерстью, будто создали из ничего еще две белые круглые чашечки. Чашечки были раскаленными, казалось, они вылупились из этих квадратных мягких ладоней, вылупились, как яйца.
– Еще что-нибудь? – спросил повар.
На одном из пальцев было золотое гладкое колечко.
– Нет.
– Я закрою на перерыв, если надо, сразу бери больше...
Напряженно соображая, как же расколоть Ли, как заставить ее сказать правду, Ник не смотрел внутрь поварского окошечка. Он думал, что Ли смотрит ему в спину и тоже раздумывает, как бы протянуть игру, как бы не сказать. Он сыграл в открытую и проиграл.
– У тебя красивая женщина, – сказал повар. – Красивая женщина не должна пить столько кофе...
Он отвернулся и производил какие-то манипуляции со своей небольшой жаровней. Белая спина подвинулась, и Ник увидел в глубине кухни то, чего ему не полагалось видеть. Погруженный в свои мысли, он даже не сразу понял, что же это?
– Это моя мама! – сказал он.
– Мама тоже не должна. Кофе цвет лица портит! Сердце портит... – повар что-то вынимал из жаровни. – Нельзя столько кофе пить! Нужно пить хорошее молодое вино!..
В противоположном углу кухни, между двумя деревянными шкафами (шкафы были раскрыты, в них стояли какие-то пустые трехлитровые банки), лежала женская босоножка. Уродливая красная босоножка с испорченным замочком. Вчера ночью Ник, галантно присев на одно колено, помог Танечке эту босоножку снять. Это он сломал застрявший замочек. Тут не перепутаешь. Пытаясь рассмотреть босоножку, он почти засунулся в окошечко. Лицо обдало жаром.
– Где она? – спросил Ник.
Повар помешивал угли в жаровне. Тонкая железная палочка была раскалена. Он мог бы одним движением выжечь глаз любопытному юнцу.
– Кто, она?
– Эта девочка!
– Какая девочка?!.. Какая девочка?!. – вдруг закричал повар, он бросил свою палочку в жаровню, теплая пятерня выдавила голову Ника наружу, и окошко захлопнулось. – Нет здесь никакой девочки... Иди. У меня перерыв. Скажи маме, нельзя столько кофе пить!
Кепки своими козырьками были повернуты только друг к другу, их ничего не занимало. Пляж под парапетом был забит людьми. Подъехавший автобус выпустил вниз, к морю, еще человек сорок. Под разноцветными зонтиками, на дощатых топчанах, среди открытых бутылок и разноцветных резиновых кругов, в нарастающей жаре натюрморт из бананов лишь чуть пошевеливался, темнея и прогнивая на глазах. Ник поставил обе чашечки на стол, но сам не опустился. Он прокручивал в голове варианты:
« Обратиться в милицию... Нет здесь милиции... Позвать на помощь этих людей, загорающих на пляже... Какая от гнилой банановой кожуры помощь? Потом, пока я буду ходить, звать, повар туфельку спрячет... Иди, доказывай, что у тебя не тепловой удар » .
– Ма! – сказал он. – Плохое дело... Ты должна мне помочь.
В ушах звенело, звук – похожий на школьный звонок, небо было совсем белым, как выбеленный школьный коридор, как рассыпанный растертый мел.
« Все это от жары... – проглатывая кофе, подумал Ник. – Нельзя волноваться. Если получится, нужно выполнить свою основную задачу... Есть дополнительный повод... »
Он стоял неподвижно. Ли встала и замерла перед ним, ей передалось напряжение. Он представил себе, как сейчас убьет этого толстого красномордого повара, и его чуть затошнило.
– Что с тобой, Ник?
– Горло обжег.
Ее чашечка, нетронутая, стояла на столе.
– Говори!
– Я вчера... – почему-то рассказать Ли про Танечку оказалось трудно, слова застревали в горле. – Я вчера вечером с девочкой... Ты просила с девочкой. Я нашел на танцах девочку.
Кепки опять поворачивались. Только теперь он заметил, что русские туристы (кретины!) пьют из кофейных чашек водку. Их лица тоже поворачивались (как их было мало, человек десять, и половина – женщины!).
– Ты нашел девочку... Дальше!
– Там... – Ник показал рукой на закрытое окошечко, – там, между шкафами, лежит ее босоножка...
Они сошли с кофейной веранды и, сделав большой круг – пусть кепки и пьяные туристы думают, что они пошли к морю, – вернулись к ресторану, но уже с другой стороны. Дверь служебного входа не была заперта. За дверью узкий жаркий коридор.
– Ты думаешь, ее убили? – шепотом спросила Ли. Глаза ее, наконец, проснулись и заблестели.
– Не знаю... Вот что, ма, ты подожди меня здесь... – он расстегнул на руке часы и протянул их матери. – Если я не управлюсь за пятнадцать минут, тогда действуй.
Работала только кофейная веранда, сам ресторан открывался в семь часов. В здании оказалось пусто. Ник прошел через зал. Ненадолго (наверное, на минуту) он задержался перед огромной пятиметровой мозаичной фреской – шторм на море, гибнущий галион, – все это, сделанное из синего и коричневого шлифованного стекла, производило впечатление. Окна в зале были закрыты занавесками, на квадратных маленьких столиках голубые скатерти. Здесь хорошо было бы посидеть вечером, послушать музыку. Здесь не было даже намека на войну.
Распахивая следующую дверь, гладкую и белую, как обложка одного из дневников, Ник удивился запаху. Такой запах бывал иногда в школе. Через секунду понял: просто что-то подгорело на кухне. Этот запах обычно наплывает в классы снизу, из столовки, запах испорченной на огне пищи.
Он представил себе внутреннее устройство ресторана в целом и безошибочно выбрал правильное направление. Нужная дверь находилась в конце узкого коридорчика. Дверь оказалась открытой. Ник осторожно приблизился, заглянул. Повар стоял к нему спиной.
Большая раздутая спина повара, обтянутая белой курткой, покачивалась ритмично. Окошко так и закрыто. Повар снял свой колпак, у него оказалась светлая коротко стриженная голова. Колпак лежал на разделочном столике рядом с жаровней, в него было завернуто что-то. Столик для разделки, на котором лежал колпак, забрызган остатками помидоров.
« Как же мне с тобой? – подумал Ник, примеряясь. – Очень уж ты здоров! »
Он поискал глазами вокруг. С одного из шкафов свисала тонкая коричневая веревка. С виду веревка была достаточно крепкой.
« Не упустить главное!.. » – сказал себе Ник и, сосредоточившись, шагнул внутрь маленькой кухни.
Этот крупный, горячий человек оказался всего лишь большой жировой подушкой. Только подступиться было страшно, а взял за горло руками и делай все, что хочешь с ним, мни мышцы, как розовое желе.
Легко завернув за спину руки кряхтящего повара, Ник туго стянул дрожащие запястья, завязал, откусил лишнюю веревку зубами. После чего повернул его, как огромного резинового болвана, и повалил послушное грузное тело на разделочный стол, нажал так, что было слышно, позвоночник хрустнул о край. Повар застонал, прикусил губу, но не крикнул.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил он, выдыхая запах чеснока и вина.
– Где? – спросил Ник.
Он обмотал руку маленьким толстым полотенцем и взял из жаровни палочку. Пошевелил немножко угли, чтобы металл раскалился.
– Пусти, пожалуйста! – попросил повар. – Больно... Пусти меня, мальчик! Я ничего плохого тебе не сделал, пусти меня!
– Где? – повторил Ник.
Он прицелился. Удивительно, но раскаленная палочка вовсе не дрожала в его руке. Острый кончик казался безобидным, будто его обмакнули в красное масло. Когда красное масло на острие прикоснулось к пухлой щеке повара, мягкая щека чмокнула, вжалась, как лягушка, раздалось шипение, завоняло горелым и живым.
– Там! – мгновенно покрывшись жарким потом, сказал повар. – Там, в подсобном помещении... – он так намок от пота, что сквозь белую куртку засветилось дряблое волосатое тело. – Забери ее! Иди!..
– Ты думаешь! – Ник не отводил руку. Он пытался заставить себя и направить острие в темный обезумевший глаз. – Ты думаешь, я так просто уйду! – он понимал: одно движение, и задача будет выполнена, он убьет человека. – Ты ее изнасиловал?
– Я ее пальцем не трогал... – сорвавшимся голосом сказал повар. – Не трогал!..
Судя по запаху, он наложил в штаны. Он походил на перепуганное до смерти, парализованное страхом животное. В темных глазах появилась какая-то неприятная гниль. Ник бросил палочку в жаровню.
– Где там?
Повар не мог показать рукой, руки его были связаны. Он дернулся, покрутил подбородком, по полным щекам потекли слезы.
– Где, покажи!
С трудом отлепившись от разделочного стола, повар опустился на пол, закивал бессмысленно. Он поднял ногу в полосатом красно-белом носке (ботинок валялся рядом) и смешно лягнул в сторону открытой двери.
– Здесь рядом... Налево иди... В подсобке она... – он всхлипывал, как маленький ребенок. – Честно, я ее не трогал!... Не трогал!
Не прошло и десяти минут, а они вышли из ресторана через тот же служебный вход. Таня ничего не говорила, она только все время вытирала кулаком слезы. Ожидая, что она будет связана, Ник прихватил с собою нож и, одной рукой поддерживая девушку, в другой руке он так и сжимал его, нес острием вниз, будто ожидая нападения.
На запястьях девушки были багровые следы то ли от веревок, то ли от сильных мужских пальцев, но веревки резать не пришлось. Он нашел ее сидящей в темном углу кладовки. Таня закрывала лицо ладошками и прижимала к груди коленки. Она не сразу поняла, что мучения ее окончились. Она даже успела махнуть кулачком в лицо Нику (тот не отвернулся и вышло довольно болезненно), только потом зарыдала без голоса.
– Девять минут, – сказала Ли, протягивая часы. – А это отдай, – она вынула из руки сына нож и бросила его внутрь своей пляжной сумки. – Бедная девочка!.. Господи, что они с тобой сделали...
– Ничего особенного не сделали... – Татьяна лязгнула зубами. – Изнасиловали! Больше ничего не сделали!..
– По-моему, тебе искупаться надо! – сказала Ли, и в голосе матери, столь старательно изображающем сочувствие, Ник ощутил ревность и фальшь. – Пошли, искупаемся, наконец... Кофе я больше не хочу!
Хотели устроиться здесь, прямо напротив ресторана, но показалось опасно, и они прошли в том же направлении, что и накануне вечером, довольно далеко по набережной. Было невыносимо жарко, ветер дул в сторону моря, забирая последнюю свежесть. Ник хотел еще раз глянуть на затопленную у волнореза каменную фигуру.
Они спустились по каменным ступенькам и устроились среди загорающих. Ли сняла платье, достала крем от загара, намазала ноги, потом вынула из сумки и протянула девочке свои темные очки.
– Прикрой глаза, детка, они у тебя непристойно красные, и рассказывай!
Татьяна вытерла губы и надела очки.
– Вчера, когда ты ушел, – сказала она уже почти нормальным голосом, обращаясь к Нику, – я пошла к себе в комнату. Я не заснула и вышла во двор. Там эти ребята... Они ликером меня угостили, орешками солеными... Я думала... Сидели, говорили, говорили... Они по-русски плохо понимают, смеялись тоже... А потом этот Рашид повернул на меня ствол и говорит: « Пошли! » Я так удивилась сначала... Я даже не испугалась...
– Они что, втроем тебя? – спросил Ник.
Ли молчала, продолжая втирать крем от загара теперь уже в плечи. Она завинтила крышечку и убрала тюбик. Ник заметил, как она слегка ломает левой рукой свою правую руку. Ей было неприятно все это слушать.
– Вчетвером!... Я не помню... – девочка всхлипнула. – Так больно было, больно... Я не помню! Кажется, вчетвером!
– И этот повар, он тоже? – спросила Ли.
– Тоже! Нет, что я говорю... Зачем я на человека наговариваю... Он только лицо мне протер салфеткой... Смочил салфетку в вине и протер мне лицо. Он думал, что я умерла...
– Как глупо! – сказала Ли. – Взяли живого человека и попользовались... Вот просто так... Непредставимо... – она смотрела на море. – Взяли и попользовались втроем!
– Во время войны все бывает, – сказал Ник и понял, что сказал это слишком напыщенно.
Он не мог простить себе слабость. Он не сделал того, что хотел, теперь придется искать другого случая.
– Когда твоя группа возвращается? – спросил он, протянул руку и снял с Татьяны очки.
– Завтра!
– Я думаю, тебе здесь нечего ждать, собирай вещички и уезжай. Я так думаю, они до тебя доберутся, мало не покажется...
Он набрал пригоршню песка в кулак, подставил ладонь и выпустил на нее тоненькую струйку. Он следил за секундной стрелкой, пытаясь соразмерить возрастающий холмик песка на ладони и движение металлической паутинки по цифрам. Но песочные часы совсем не строили.
Вышибая горку песка из ладони сына легким ударом снизу, Ли сказала:
– Пошли купаться!
Ник глянул на мать укоризненно, девочка посмотрела испуганно.
– Не стоит откладывать удовольствия, – пояснила Ли. – Есть вероятность все потерять!
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую