Открыв дверь, он долго, неподвижный, стоял в темноте комнаты. Он чувствовал, что лампочка еще горячая, что свет погасили только что, наверное, за минуту до его появления, но в комнате было два запаха.
Он не мог понять (неожиданно навалившаяся усталость мешала быстро думать, он будто заснул стоя), не мог понять, что произошло, почему так сразу сменилось настроение. Он смотрел на Ли, а та смотрела так же молча на него из глубины своей кровати. За окном кто-то прошел по двору, завозилась, заскулила собака.
– Ложись спать, Ник, – попросила Ли и сама, повернувшись на бок, уткнулась лицом в подушку.
– У тебя были гости? – спросил он.
– Нет... Никого не было... Ложись...
Она уже спала. Она не притворялась, она действительно моментально переменилась, глубоко вздохнула во сне, прошептала неразборчиво что-то. Ник склонился к матери. От смятой подушки пахнуло снотворным.
Снимая часы, он обнаружил на столе небольшой листок бумаги, поднес его к глазам, но при свете звезд можно было разобрать сами строчки, но не прочесть их. Не желая зажигать свет, уже босиком, без рубашки, он вышел на цыпочках в коридор.
На куске тонкого картона (это была крупная бирка от мужской рубашки) было написано:
« Очамчире. Гостиница “Гумиста”. Номер 51. Не позже, чем послезавтра. Послезавтра к вечеру будет поздно ее спасать. »
Утром Ник, не вставая с кровати, показал матери эту записку.
– Кто это написал?
Она сонно помотала головой, потерла театрально глаза.
– Покажи!
Повертела картонку в пальцах (когда лак облупливался на ее ногтях, руки переставали быть такими красивыми).
– Не знаю! – кинула картонку на стол. – Наверное, из шкафа выпала... не знаю... – она с удовольствием потянулась. – Пошли на пляж! Хочу искупаться голышом. – Ли глянула быстро на сына (было совершено понятно: она лжет). – Кстати, сможешь меня сфотографировать в голом виде, если тебе это интересно.
Ли смотрела в маленькое зеркальце в этот момент, подправляла помадой мокрые губы. Она облизала губы и кончиком помады нарисовала уголки.
В отличие от предыдущей ночи, эту ночь она спала с комфортом в своей голубой ночной рубашке. Она стояла спиной к окну, и солнце, просвечивая ткань, делало рубашку полупрозрачной. Отложила помаду, провела щеткой по волосам. Зеркальце в ее руке сильно отсвечивало – солнечный зайчик метался по серому потолку, по стенам.
Ник представил себе, что Ли согласится, что он вот сейчас заправит пленку в аппарат, и она встанет против окна, он представил себе, как она, скрестив маленькие руки, потянет голубой шелк, как сдернет его, выпрямится и глянет из-под волос. Он почти угадал этот взгляд – взгляд полный неловкости, взгляд человека, которому расстрел вдруг заменили на сорок плетей. Представил и отказался от этой мысли.
– Ну, что ты замер? – усмехнулась Ли. – Отвернись, мне нужно переодеться!
Она положила свое зеркальце, и Ник взял его со стола. В зеркальце он мог бы увидеть Ли, но он рассматривал собственное лицо. Взял помаду, нарисовать себе женские губы он все-таки не решился, а нарисовал только красную мушку на левой щеке.
– Зонтик брать? – спросила Ли.
Он так и не повернулся. Он слышал, как хрустит заполняемая ею пляжная сумка.
– Возьми! Как твоя нога?
Он посмотрел сначала на небо, какое оно пронзительно яркое и высокое сегодня, потом вниз, на двор. По двору лениво перемещались собаки.
« Сколько же их здесь?.. » – подумал Ник.
– Нога... – оттянув ремешок босоножки, Ли подушечкой пальца трогала затвердевшую мозоль. — Не знаю! Она почему-то не болит... Пошли, что ли? Я, в общем, готова!
Прежде чем выйти, он должен был заправить свой фотоаппарат. Кассета скользила в потных пальцах, пленка все время выскакивала. Он так же, как и накануне, смотрел вверх. Небо отвлекало, сбивало руку, а каждый отпечаток пальца на неиспользованной эмульсии – это брак.
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую