Глава 50.
Без исповеди
В редакции выключили кофейный автомат, и моя заточенная улыбка втыкалась в мятые сонные лица. Наверное, недели три я сюда не заглядывал. Мне кивали вяло, я кивал в ответ. Написанная ночью статья свернутая в рулончик упиралась круглым концом в рубашку прямо под сердце. Я решился опубликовать все известные мне факты и цифры, и теперь меня невозможно было остановить даже танком, хотя вид чистых пластмассовых стаканчиков и притормозил мой шаг на пороге главного.
- Ну ты мне, честное слово, надоел. Надо же, опять у тебя фашисты? - Алесей Михайлович, смотрел на меня устало, он тоже не выпил свой утренний кофе. - Другой темы, значит, у нас нет?
- А вы посмотрите. - Я вытянул из кармана свою статью.
Минуты три главный молча читал, потом развернулся на стуле и вытянул из большой стопки газет одну. Он согнул ее на какой-то странице и протянул мне. Алексей Михайлович постарался, чтобы я не заметил редакционной шапки, но он зря старался, я ее по полиграфии опознал. «Тайная Сила». Именно эту самую газетку наш главный традиционно ставит в пример. Самая желтая, самая популярная. Вот так писать мы не станем. Никогда не станем, даже если нам ствол к виску, даже если собачка щелкнет. Ни за что.
Статья была озаглавлена довольно скромно: «Власть, октябрь, банки, интернет...» Я пробежал глазами все три колонки. До конца досматривать не понадобилось. Ни слова ни сказав, я взял свой рулончик из рук Алексея Михалыча, смял его и сунул в корзину, тихо извинился, (я вдруг потерял голос) и ретировался из кабинета.
А что я мог сказать? Статья в «Тайной Силе» подписанная неким Петром Иванченко (профессором социодинамики), если чем-то и отличалась от моей, то совсем незначительно. Расхождения в цифрах. Плюс-минус тысяча человек (погибшие, раненые, участники), и еще, вместо «РФ» на выбор несколько, организаций конкурентов на захват власти. В том числе и достопочтенное «РНЕ».
Типичная встречная дезинформация. Не проследил. И псевдоним типичный. Статья вероятно была написана кем-то из моих подчиненных.
Если мой безымянный подчиненный опередил меня, как минимум, на сутки, то статья Наташи Петровой опередила меня ровно на десять минут и лежала в той же редакторской корзине.
Напились мы с Наташей крепко. Сидели друг против друга за кухонным столом. Я разливал, а она резала колбасу. Я ей все сказал уже после второго стакана, и про гиперинфляцию и про голод и про переворот, а после четвертого повторил еще раз. Правильно, что священники только мужчины, все сказал, излил душу, а облечения никакого. Мог бы с тем же успехом чокнуться с зеркалом. Проглотить пару стаканов и высказаться, глядя себе в глаза. В какой-то момент за окном брякнул колокол, и у меня действительно возникло чувство, что выпиваю с собственным отражением. Заплетающимся языком Наташа последовательно озвучила все мои страхи и предположения. Я обнаружил в этой женщине полное понимание, и такую же полную беспомощность перед обстоятельствами. Меня это никак не устраивало.
Той же ночью, доставив Петрову к ее подъезду, я от безвыходности, еще как следует не протрезвев, попытался поделился своим беспокойством с Катериной Васильевной. (Ей я ничего не сказал, только немного поплакал на плече). Катя нежно погладила меня по головке и вдруг честно призналась:
- Понимаешь, Сережа, меня никто в жизни еще так качественно не трахал. Ты мне всю душу перепахал. Такой кайф, что даже рожать немного расхотелось, можно отложить. Так что слюни твои я уж как-нибудь утру.
Я повернулся и ушел в ночь, даже дверью не хлопнул. Куда после этого? Наверное, я гнал с превышением скорости. Пьяный за рулем, я выжимал газ на пустой автостраде, хотел вырваться за пределы физического пространства. Летели вперемешку фонари и окна, встречные фары, пустые трамваи и звезды. Звезды сухо потрескивали, ударяясь о ветровое стекло. Неожиданно остро я ощутил одиночество и понял, что у меня, в общем-то, нет друзей. Вообще нет. Почему-то приходили на ум странные люди: лейтенант, дежурный по вокзалу, Белоснежка с заячьей губой. Мне на минуточку показалось, что все они еще живы. Вот только дойти до вокзала, постучать в дверь с табличкой «милиция» и крикнуть с порога:
- Ребята, я хочу сделать серьезное признание. Готовится государственный переворот! Нацисты рвутся к власти!
Ведь как хорошо, и по морде дадут, и в камеру на нары пристроят, а утром по старой дружбе портвейном угостят. Я даже притормозил на площади перед вокзалом. Звезды перестали сыпаться в стекло. Они замерли и отодвинулись вверх. Потребовалось напряжение, чтобы понять, что лейтенант и дежурный больше не живут, а Белоснежка вряд ли захочет со мною говорить. Ведь она вообще стесняется каждого своего слова.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую