ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

Не все могут всё, но многие.

А чего не могут многие - могут все.

Cнимаем кино. Играем в кино. Смотрим кино

RUS rus
DEUTSCH deu

Доброго времени суток

 
главная | новости | кино | театр | балет | телевидение | клуб | обсуждение | ссылки | галереи | видеоклипы| об авторах
       

Глава 49.

Моя изящная паранойя

Погоны - два жестких прямоугольника, простроченных по краю золотой нитью, на каждом по четыре металлических точки. Я приколол их к мундиру, и, казалось навеки, разместил удобно в шкафу. Я щеголял по коридорам центрального офиса «РФ» прямо как Шелленберг из знаменитого фильма. Модельная стрижка, шелковая рубашка, галстука нет, ворот расстегнут. Белый костюм за семьсот зеленых, запонки - черный янтарь в серебре. Новенькие туфли фирмы «драйв». Можно было себе позволить, как начальнику отдела, ведь половину своего рабочего дня я проводил за стенами офиса в переговорах с чуждым беспартийным контингентом. Но знаки отличия, которые я не носил на плечах, странным образом преследовали меня. Не то что бы я ощущал излишнюю тяжесть нового пиджака, вовсе нет, пиджак был теплый и легкий как пушинка, (все-таки я унаследовал от отца страсть к дорогим стильным шмоткам), но через три дня после присвоения звания оперштурмфюрера, я поймал себя на том, что наклоняюсь перед зеркалом и непонятно зачем поднимаю руку, будто желая пощупать собственное плечо.

«Паранойя? - спросил у себя я. - Она, родимая. Она! Будем лечиться как-нибудь, доступными средствами».

Я был по-настоящему увлечен игрой. Я чувствовал себя двойным агентом, я наслаждался тупым фанатизмом окружающих. Теперь я имел доступ к архивам, и статьи Наташи Петровой, основанные на украденных мною материалах шли большими разоблачительными циклами. Как мы только не понимали оба тогда, что на фоне общего безумия никто не замечает нашей титанической работы. Мы так заигрались, что даже устроили публичную полемику. Я под псевдонимом Петр Фруковый обливал Наташу грязью, писал, что эта женщина спит с обезьяной и нюхает клей, а она в свою очередь сообщала публике, что я, то бишь Фруктовый - член коммунистической партии с тридцать седьмого года, перемещаюсь исключительно на кресле-каталке и делаю под себя, отчего проистекает ядовитая публичная ложь.

Свободные деньги и азарт игры, очень сильно меняют человека. У меня не было особенно времени на то, чтобы присесть и подумать. Ощущение такое, будто проходишь сквозь стены и не можешь остановиться.

В офицерском буфете на девятом этаже, чем-то похожем на редакционный буфет, старшие офицеры пили кофе. Здесь слева от стойки висели портреты погибших товарищей, и среди них крайним в ряду был портрет Сумского. Пресс-секретарь отца, группенфюрер Семен Сумский, погибший во время бури в автокатастрофе, оказался камнем преткновения, ведь именно его место занимал теперь я. Катерина Васильевна, приставленная личным водителем к шеффюреру Вениамину, проводила в кафе большую часть своего рабочего времени. Мы не афишировали наших отношений и вечером после работы добирались до квартиры порознь, каждый на своей служебной машине. На людях мы были просто товарищами по партии.

Компания за столом подобралась приятная. Борис Ерофеев, я, Катя и два молоденьких стандартенфюрера Кеша и Федя. Моего телохранителя, Лопатникова в кафе не пускали, и он маячил в полураскрытых дверях. Чем-то он провинился, об этом никто не хотел говорить, побаивались его.

Сразу после съезда «РФ» планировалась масштабная акция по истреблению неполноценных в столице. В моих руках оказались неопровержимые доказательства. На этот раз очистительный огонь должен поглотить разом несколько тысяч бомжей и нищих. Планировалась съемка большого фильма, и я, как начальник отдела, вел переговоры с Никитой Тархуном, режиссером «РАСТРЕЛЬНОЙ КОМАНДЫ». Обсудив эту проблему с Петровой, мы решили пока попридержать материал, и собрать максимум доказательств. Я мог спасти множество людей, и страсть спасителя, чувство куда более сильное и такое же патологическое, как страсть подростка к зрелой женщине, как жгучая привязанность накомкана к грязной шпильке, на какой-то срок превратила меня в совсем другого человека. Казалось, я бегу по крутой лестнице вверх и не замечаю, что как собака высовываю язык на всеобщее обозрение. Я был счастлив, как ребенок, рисующий фломастером в альбоме свое первое кривое дерево. И вдруг, я остановился. Врезался в стену. Сделал шаг, но вместо того, чтобы оказаться в следующем логическом пространстве, больно ударился о преграду ладонями и лбом.

Я будто проснулся во сне, неловко перевернул страницу, и увидел другие цвета. За нашим столиком в кафе сидела Татьяна. Играла тихонечко музыка. Эсесовцы пили кофе. Мы не виделись с сестрой около недели, да и перед тем на протяжении месяца лишь пару раз сталкивались на лестнице. Татьяна была в офицерской форме. Волосы уложены в незнакомую строгую прическу, губы сильно накрашены, глаза подведены, (а ведь она ненавидела косметику, у нее была на косметику аллергия) на поясе кобура с оружием, а на плечах погоны стандартенфюрера.

- Здравствуй, братик!

Глаза ее блеснули, как боевой клинок.

- Хайль! - я вскинул вяло ладонь и подвинул стул за железную ножку. Так бывает иногда, вместо того, чтобы оцепенеть, начинаешь хохмить.

Катерина Васильевна посмотрела на меняя удивленно. Похоже, за минуту до моего появления девушки обсуждали новые тряпки или что-нибудь в этом роде.

- Хайль! - у моей сестры была узкая напряженная ладонь.

- Я вижу, стандартенфюрер вам уже выдали оружие? - откидываясь на стуле, полюбопытствовал я. - Позвольте спросить, вы уже участвовали в акциях, или пока нет? Как вы отнесетесь к небольшому интервью? Молодая женщина, офицер рассказывает о собственном выборе. О любви к Родине, о любви к Фюреру... Примерно таким образом...

- Пока нет, братик. Не участвовала. Положительно отнесусь. - Это была совсем другая, незнакомая Татьяна. Чужой человек. Но я видел уже когда-то это бледное сосредоточенное лицо. Эти неживые глаза. - Может быть, чуть позже, братик, скажем, недели через три...

Такое лицо у Татьяны было, когда я ночью, в прачечной детского дома, удерживая сестру за ноги, предложил ей самой снять с шеи веревку. У меня перехватило дыхание, и следующая колкость болезненно застряла в горле. Татьяна улыбнулась, все-таки не первый год знакомы, все мои чувства для нее - открытая книга.

- Я думаю, наше сотрудничество пойдет на пользу общему делу.

Горло распирало острым ругательством, но, зацепившись якорем за гортань, длинное матерное слово так и не смогло выползти через пересохшие губы.

- Кому заказать кофе? - спросила Катерина Васильевна. Она хотела как-то разрядить обстановку, но у нее не получилось.

Следующая страничка развернулась через двадцать минут после того как я, поставив пустую чашечку на стол, холодно подмигнул сестре сказал «хайль» и убежал.

Изобразив чрезвычайную занятость, я заперся в своем кабинете. Нужно было успокоиться, разжать челюсти, пусть и при помощи ножа, привести себя в порядок. Не вышло. На столе лежали заказанные мною материалы с грифом «совершенно секретно». Несколько недель я пытался получить их, и вот получил.

Я читал минут пятнадцать без перерыва. Потом отодвинул листки и тупо уставился в окно. Нужно было переварить прочитанное.

Туманно было за окном. Прямо напротив моего кабинета была щель между зданиями, и эта щель совпадала с какой-то полукруглой аркой на крыше, так что я видел кусочек Садового кольца и большой фрагмент свинцового неба, разрубленный стальным шпилем. Маленькие машины, пешеходы, крохотные деревья. Дождя нет, но туман сине-голубой, плотный и все, будто на картине Шагала, ненастоящее, ирреальное движение, вселенская скорбь, скрытая в грустных полутонах. Начало августа.

Уцепившись взглядом, как за травинку на лугу, за какую-то зеленую Волгу в потоке других машин, я подумал, что там, внутри этой колымаги, может быть, сидят пассажиры, вполне вероятно, что это женщины и дети. И никто из них, как и все остальные двигающиеся по тротуарам точки-прохожие, и те, которых не видно за стенами домов и внутри микроскопических автобусов, с моей высоты похожих на ленивых тараканов, все они не в курсе, что уже скоро умелые печники затопят большую кровавую баню. Страна вздрогнет и запляшет под ударами железных веничков, захохочет, закашляет в веселой агонии, а потом, прежде чем упасть на колени, всей грудью вдохнет черного ядовитого пара, и все это только для того, чтобы на вершине спровоцированного хаоса, когда ужас пошевелит одеяла на миллионах семейных постелей, на гребне власти оказалась маленькая группа смешных русских нацистов с пауками на рукавах.

Из документов, лежащих у меня на столе, прямо следовало, что «РФ» готовится к захвату власти в стране. Все расписано по часам. Премьер-министр подписывает роковой указ. Бандюки и коммунисты устраивают большую совместную акцию протеста, а потом хаос. И в этом политическом хаосе, как большевики в свое время (маленькая группа хорошо обученных боевиков), они все берут в свои руки: банки, интернет, и ракетные установки.

На следующий день я еще раз я увидел Татьяну в офисе. Она была с сыном на руках, и мальчишка, заметив меня, смешно вскинул пухленькую ладошку. Ему помешал большой леденец, угнездившийся за щекой, и вместо «Хайль Гитлер» у него получилось?

- Гей Витхер!.. Дятя Се-реша...

Я подмигнул ему, кивнул сестре и быстро прошел дальше по коридору. Я не хотел с ней разговаривать. После прочтения документов я потерял реальное ощущение пространства и времени. Наверное, я сошел с ума.

Кончилось тем, что я запер дверь и облачился в мундир, надвинул на лоб фуражку и затянул кожаную портупею на последнюю дырочку. Встав перед зеркалом, я скроил себе рожу и показал язык.

- Сегодня напишу статью, - обещал я своему нацистскому отражению. - А завтра отнесу ее в газету!

И отражение ответило мне:

- Отнеси, отнеси, Сергей Варфоломеевич. Какая разница, уткой больше, уткой меньше? Кто тебе поверит? Ты же сам знаешь, чтобы поверили, нужно так соврать, чтобы волосы дыбом встали и зубья у расчески переломались от страха.

Юродство помогло. Больше я не чувствовал на плечах погон, хотя упругость в походке и какие-то странные интонации в голосе при общении с рядовыми боевиками все-таки сохранились. В запасе было больше недели, и я успокоился, дал самому себе таймаут. Решил подумать часов сорок, а потом уже дергаться.

Но через пару дней все вернулось, все беспокойство, вся беспомощность перед надвигающейся лавиной. Сидя в пробке за рулем своей служебной машины, (после получения звания оперштурмфюрера я был избавлен от постоянной ежеминутной заботы Лопатникова) я кожей ощущал взгляды граждан. Граждане сидели в автобусе и пялились сверху вниз на мои проклятые погоны. Нужно было выговориться. Назойливый колокол казалось уговаривал меня пойти в ближайший храм, но в Бога-то я не верил. В Бога не верил, а выговориться нужно было позарез.

 

prevвернуться к предыдущей
главе

home

вернуться к оглавлению

nextчитать следующую
главу
новости | фильмы | бесплатный просмотр| магазин | музыка| обсуждение | наши друзья | клипарты | об авторах | адрес
© A&R Studio 2005