Глава 7.
Табор уходит в яму
Той ночью я так и не увидел опустевшего табора. Дважды я выходил из здания вокзала, но оба раза не с той стороны. Я не много потерял, потом цветное фото было в газетах. Разбросанные по газону тряпки, разбитая семиструнка, женские волосы, висящие на подрезанных ветвях тополя, лужи крови, монеты, кольца, зубы, алюминиевые ложки... И на заднем плане сквозь полиэтилен опрокинутого навеса можно разглядеть труп – голенький ребенок. Под фотографией надпись жирным шрифтом:
Ему было всего пять лет. Смерть наступила от удара резиновой дубинкой в затылок мальчика.
Остальных цыган казнили в специально приготовленном, обустроенном месте. Все в лучших традициях: лунная ночь, бездонная яма-котлован, бритые наголо молодые эсесовцы со шмайсерами, слепящие прожектора, даже полтора километра новенькой колючей проволоки в два ряда, укрепленной на врытых столбах. Репродуктор. Вагнер со старой пластинки.
На скоростном шоссе нацисты немного обогнали время, и нужно было вернуться в график. Притормозили после кольцевой по приказу ответственного за операцию Бориса Ерофеева. Засвечивая фарами только лишь набухающие почки, оставляя в мокрой глине проселка отпечатки своих колес, микроавтобус с громкоговорителем, «ИКАРУС» и трейлер, внутри которого все еще раздавались слабые голоса, на малой скорости подкатили к месту казни. Чуть позже, в середине следующего дня, отпечатки колес были зафиксированы на специальной сверхчувствительной фотопленке и отлиты в гипсе.
Офицер вышел из микроавтобуса, щелкнул сапогами, поправил фуражку с черепом и опустил рубильник. Разом вспыхнули прожектора. Их было семь. Они были установлены на специальных столбах. Пригасли звезды. Засверкала новенькая колючая проволока. Ясно обозначилась черная яма-котлован. Через усилитель прозвучала команда:
– Внимание! Всем участникам мероприятия выйти из автобуса. Всем переодеться в форму.
На проведение акции было отпущено ровно двадцать минут. Соперничая с прожекторами, ярко горела круглая белая луна. Никелированный хронометр на цепочке в руке офицера, пощелкивал, фиксировал время. Боевики из подразделения «тень» раздевались молча. Они аккуратно складывали милицейскую форму и относили ее в Икарус. Спустя пять минут прозвучала новая команда:
– Раздать оружие!
На старенький проигрыватель «Аккорд», подключенный к усилителю микроавтобуса, поставили пыльную пластинку. Чувствительно скрипнула игла, и лязг проверяемых автоматов смешался с музыкой Вагнера. Бритые головы, синие шорты, туго зашнурованные высокие ботинки на литых подошвах, кривые улыбочки на твердых губах, коричневые рубашки с красивой русской свастикой на каждом рукаве – все это напоминало авангардный балет. Все это выглядело празднично, ярко; все двигалось – один организм.
В свете прожекторов аккуратный, прямой как стрелка хронометра офицер в черной форме поднял руку и два бритоголовых головореза распахнули заднюю дверцу трейлера. Цыгане еще не знали, что им предстоит. Полузадохнувшиеся, подавленные они спрыгивали на землю. Никто из них не кричал, никто не задавал вопросов. Подгоняемые резиновыми дубинками эти люди сбились в кучу. Бритоголовый вскочил внутрь трейлера и, осмотрев его, сделал знак, дескать, больше никого, все вышли. Только после этого последовал приказ:
– Всем раздеться донага. Одежду сюда! – Рука с хронометром указала место. – Быстро! Быстро! Тот, кто не успеет раздеться в течение двух минут, будет расстрелян.
Почему никто из цыган не закричал, не кинулся бежать в темноту, в сторону леса? Ведь кинулись бы все разом, врассыпную, больше половины из них бы спаслись. Так бывает. Непонимание. Ужас. Паралич. Музыка заиграла громче. Пластинка была такой старой, что классическое фортепьяно, казалось, отплевывается от пыли, въевшейся в пластмассовые дорожки.
Не успела раздеться только одна старуха. В шевелящейся толпе соплеменников, где матери, сбросив свои платья, под которыми ничего не было, кроме беременных животов, стаскивали рубашки с извивающихся детей, а мужчины, скинув брюки, пытались намотать на ладони ремни, старуха стояла как вкопанная, не шевелилась. Те же двое бритоголовых, что вскрыли дверцы трейлера, вытащили ее на пустое место. Ударили, и когда старая женщина упала, по знаку офицерской руки, прозвучала короткая автоматная очередь. Спутанные седые волосы старухи на холодной ночной земле смешались с кровью. Она вздрогнула от прикосновения последней пули и замерла.
– Внимание! Всем строиться, – приказал офицер.
Он убрал хронометр в карман. Работа идет строго по графику, можно больше себя не проверять. При помощи все тех же резиновых дубинок боевики потеснили цыган к обрыву, а сами отступили шагов на двадцать. В их руках были настоящие шмайсеры. Пролежавшие без движения более пятидесяти лет и извлеченные из законсервированного немецкого склада, автоматы казались совершено новенькими. Теплый металл, мягкий затвор, капелька смазки на стволе.
До этой минуты съемка велась из открытой дверцы микроавтобуса, но теперь офицер с видеокамерой вышел. Ему явно не хватало света. Рука сильнее нажала на рубильник, но вместо того, чтобы вспыхнуть, прожектора на столбах все разом мигнули и потеряли силу. Стало полутемно, будто засветились под луной нагие тела. Другой офицер при помощи зажигалки подпалил пустую сигаретную пачку и бросил ее на кучу цыганской одежды. Вспыхнувшее пламя своим зубчатым, быстро меняющимся рисунком почти совпало с музыкой, вырывающейся из динамика на крыше микроавтобуса.
– Готовьсь! – боевики выстроились в цепь. – Цельсь!
Одновременно брякнули двадцать автоматов шмайсер. Стеклянное жерло видеокамеры суетливо пробежало по лицам цыган.
– Огонь!
Нажимая на спуск, юные эсесовцы были сосредоточены и преисполнены гордости. Похожее волнение испытывал каждый советский пионер, юный искрений фанатик, давая свою торжественную клятву перед лицом старших товарищей, но здесь все было сильнее. Все-таки крещение кровью. Бритоголовые мальчики не могли сдержать своих чувств, и лица их кривились от восторга. Автоматы подпрыгивали в крепких руках. Из глаз текли слезы.
Голые люди корчились под градом свинца, изгибались, складывались пополам и исчезали, будто соскальзывая за край обрезанной черной бумаги. Музыка смешалась со стонами и ревом пуль. Все вокруг было красиво: небо, звезды, прожектора, колючая проволока, и молодым эсесовцам казалось, что цыгане, падая в ничто, кричали красивыми высокими голосами.
Образцово показательная казнь в лучших традициях. Сапог офицера с видеокамерой непроизвольно отбивал музыкальный ритм, и в земле образовалась от этого небольшая ямка. Ее тоже потом отлили в гипсе.
Позже, по дикому стечению обстоятельств, присутствуя при разработке подобной акции, я во всей полноте оценил организаторский талант покойного отца. Казнь по всем правилам без импровизации, без надрыва, да еще и чтобы все затраты окупить, в наших-то условиях? Дело почти невыполнимое. Но Варфоломей Трубник, похоже, был гениален.
Место казни обустроили на деньги шоу-бизнеса. На протяжении предыдущих двух недель рок группа «Железный гусь» снимала здесь свой клип: «Расстрельная команда». Небольшой котлован вырыли всего лишь в двадцати километрах от окружной дороги. Почти две сотни статистов под командой известного кинорежиссера имитировали расстрел. Сорок статистов были в форме НКВД образца сорок второго года, сто шестьдесят в чем мать родила. Съемки закончились, и клип уже проскочил в эфире.
Изящная, коммерческая идея, принадлежащая моему отцу, полностью оправдала себя. Предполагалось, что после того как будет обнаружено массовое захоронение цыган, ролик «Расстрельная команда» запретят, и цена его подпрыгнет так, что все затраты окупятся. Контрольная видеосъемка, произведенная во время настоящей казни, в дальнейшем использовалась как наглядное пособие, ее коммерческое распространение также могло бы принести немалые прибыли, но было принято решение пленку не продавать.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую