30
Пыльная жара ходила по поезду. Сухой воздух, заполнив туго вагоны, казалось, амортизировал железный стук колес. Может быть, просто заложило уши. Желтизна, перебиваемая зеленью, широкою пленкой крутилась назад. Бетонные платформы, скалы, виноградники, скалы... Желтизна была за толстенными пыльными стеклами. Вагон пружинил, раскачивался, а на лице матери (Ли сидела напротив, счастливая, она спала) лежало встречное солнце, и можно было сосчитать все капельки пота на ее щеках. Ник пробовал закрывать глаза, пробовал читать Евангелие, но невозможно в такую жару и тряску читать Евангелие с обрезанным углом. Текста каждый раз не хватало, и не каждый раз удавалось по памяти его восстановить. В вагоне стоял запах уксуса. Наверное, какой-нибудь неосторожный кавказец разбил банку с маринадом. Море было справа, оно иногда возникало огромное и синее за желтизной гор. Окна плотно закрыты, и море невозможно было почувствовать. Расплющив нос о горячее стекло и зажмурившись, Ник попытался хотя бы представить себе запах моря.
« Она жива, Танечка... Жива... – сказал он себе. – Мне не в чем себя обвинить. Мне просто все это почудилось... Она испугалась и уехала! Уехала »
Прежде чем выйти за ворота монастыря и спуститься в последний раз с горы, он все-таки зашел в комнату девочки. Дверь не была заперта. В комнате не оказалось ни Тани, ни ее вещей, все кровати прибраны тщательно. Только почему-то горела среди дня настойчивая настольная лампа. Ник погасил лампу. Тогда он подумал, что даже если девочку и убили, то, конечно, не здесь, конечно, ее вывезли куда-нибудь, может быть, мучили, а может быть, еще мучают...
Вагон качнуло. За стеклом медленно вырастая, появилась очередная платформа. Поезд тормозил.
– Жарко как! – вздохнула Ли, не открывая глаз.
– Еще часа три, – сказал Ник. – Я думал ты заснула.
– Я заснула... – она кончиком пальца, как блестящего жука, придавила крупную каплю пота у себя на лбу. – Кошмары снятся... Какая это станция?
– Трудно сказать!..
Приподнявшись, Ник рассматривал платформу. Прошли мимо окна какие-то вооруженные люди, все бородатые, молодые. Они неприятно скалились, они обменивались колкими словечками, они старались друг друга задеть. Карабины в волосатых руках никак не походили на старенькие винтовки. У карабинов был какой-то ехидный заграничный вид. Их короткие широкие штыки, раскачиваясь в солнечном блеске, резали глаза.
– Девочку твою забыли... – сказала Ли.
– Она уехала.
– Ты думаешь?
– Я зашел утром, посмотрел. Там никого не было... Все кровати застелены.
– Ты же не знал номера ее комнаты.
– Вычислил.
Поезд дернуло. Высокая старуха, только что с трудом втащившая в вагон огромный кривой узел, пыталась теперь пристроить его на верхнюю багажную полку. Это ей почти удалось, но узел все-таки упал, покатился по полу. Было слышно, как старуха заскрежетала зубами.
– У нас есть что-нибудь попить? Какая-нибудь вода? – все так же, не открывая глаз, спросила Ли.
– Нет. Я думаю, часа через три будем в Очамчире. Я думаю, там уже и напьемся.
Город, кривой и серый, с первой же минуты запутал их. Если предвоенный Новый Афон можно было бы сравнить с напуганным красивым лицом, то Очамчире напоминал лишь гипсовый слепок с такого лица. После закупоренного вагона хотелось выпить воды, хотелось вдохнуть в легкие побольше горького морского воздуха, но в городе оказалось тесно и душно, как в вагоне, с той лишь неприятной разницей, что вагон все-таки двигался вперед, а город стоял на месте. Обливаясь пеной из теплых пластмассовых бутылей, они никак не могли удовлетворить жажду. Не помогло и море. Открывшееся вдруг в конце низкой улицы, море показалось пыльным и неподвижным.
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую