Она что-то говорила, говорила шепотом через подушку, всхлипывала. Шум моря за стенами не уловить, хотя очень хотелось. В здании тоже полная тишина. Таня пыталась разорвать простыню, кусала губы, пила воду из графина. Настольная лампа расплылась, и Ник, не меняя своего положения на стуле, заснул. Он заснул специально. Иногда это получалось вот так сразу, по желанию. Он хотел доказать девочке свое безразличие.
Он проспал минут десять.
Лампочка не исчезла, а продолжала светить – неприятная желтая дрянь. Кто-то подошел сзади. Ник слышал только дыхание, ни шагов, ни шороха одежды. В ухо прошептали несколько слов по-грузински (слов он не запомнил, губы были мягкими и большими) и тут же на лицо его накинули черную ткань.
Только на долю секунды рванулся в глаза белой граненой трубой звенящий школьный коридор. Рука ухватилась за мокрую, свисающую со стены веревку, ладонь прорезало болью...
Он подвинул рукой черную ткань и увидел глаза Тамары, совсем рядом, ее прикрытые губы.
– Поцелуешь меня, мальчик? – спросила Тамара.
– Зачем? – вместе со стулом он подвинулся назад. – Я заснул? Как ты сюда вошла? Эта дура тебе дверь открыла?
Девочки в комнате не было. Он комкал черный платок на собственном колене. Тамара, присев на кровати, там, где только что лежала, мучила подушку девочка – он увидел даже краешек надорванной простыни, – медленно обеими руками подняла юбку. Блеснули, отражая лампочку, плоские застежки ее лифчика, кольца на красивых пальцах. Лифчик был шелковый, черный, а капрон, прихваченный маленькими металлическими зубками, туго сминался. Каблуки поползли в стороны и встали на полу. Его скорченная тень на полу вписывалась в высокий капроновый треугольник.
– Может быть, мы разденемся? – спросил он неуверенно.
– Нет времени!.. – Тамара посмотрела куда-то за его спину, туда, где была дверь, постучала в пол левым каблуком.
– Где Татьяна?
Она не ответила. Между поцелуями он каждый раз, вспоминая какой-нибудь фрагмент, пытался сказать:
– Ты знаешь, что Александра убили...
– Знаю!
Они только целовались, больше ничего. Верхний свет продолжал гореть, а настольную лампочку ему удалось как-то погасить. Он стоял на коленях возле кровати и целовал опускающиеся сверху горячие губы.
– Я видел... – шептал он. – Я нырял у волнореза.
– Знаю.
– За что они вас убивают?
– Мы их тоже убиваем. Сегодня я сама убила двоих... Вот этой рукой... – она поднесла к его лицу свои красивые длинные пальцы. – Поцелуй мою ладонь!
Он поцеловал. Он прикоснулся языком к середине ее ладони, провел по линии жизни, глубоко врезавшейся в шелковую мягкую кожу, и вдруг почувствовал, что линия жизни неожиданно оборвалась.
– Им было больно?
– По-разному. Один умер легко, я попала в сердце, даже на рубашке никакого следа, капелька вытекла. Другому было немного хуже, но тоже быстро.
– Ты перерезала ему горло?
– Как ты догадался?
Ник стоял на коленях и смотрел на ее лицо снизу вверх, выламывая шею.
– Я почувствовал!
Настольная лампочка все так же горела. Он проснулся моментально, но не сразу осознал себя. Сон оказался таким сильным, переполненным запахом и плотью, что Ник почти перепутал его с реальностью.
Вместо лица Тамары перед ним было опять лицо девочки. На него смотрели напуганные глаза. Таня прижимала палец к губам.
– Что? – спросил шепотом Ник.
– На улице!
– Что на улице?
– Они пришли.
Он посмотрел на закрытую дверь.
– Прости, не понял.
– Они вошли в храм.
– Сколько их?
– Не знаю, я услышала, как сняли замок, потом хлопнула дверь. Хотела посмотреть, но сперва испугалась, а потом уже никого.
– Наверное, это сторож.
– Нет, мне показалось, я слышала женский голос.
– Тогда это не они.
– Не нужно! – она попыталась защититься, спрятать ключ, но Ник легко отнял ключ и открыл дверь.
– У меня есть одна мысль! – сказал он. – Если получится, будет немножко меньше проблем. Жди здесь, никуда не выходи.
Пересекая двор, он наступил на собачий хвост. Животное заворчало, сонно приподнялось, но опустилось на место. Дверь в здание храма чуть приоткрыта. Обычно здесь висел огромный замок. Зачем Тамаре понадобилось приходить сюда ночью? Что он ей скажет? Кружились в голове вопросы, принесенные из сна. Ник осторожно вошел в гулкую темноту.
Приподняв штору, Татьяна видела, как осторожно, без звука затворилась за ним дверь. Она всхлипнула, вытерла слезы. Посмотрела и увидела, что сжимает в руке кусок казенной простыни. На простыне была фиолетовая печать турбазы. Печать расплылась. В дверь постучали. Постучали громко два раза.
– Нет же! – сказала она хрипло и встала спиной к окну. – Я не хочу! – она помотала головой, рассчитывая избавиться от происходящего, как от кошмара, вырваться из него как из неприятного сна. – Уходите! – она погрозила зажатым кулачком закрытой двери. – Я сплю уже!
С медленным скрипом незапертая дверь отворилась, и в комнату вошли двое.
– Не спишь ты! Врешь, ты! – сказал смуглый парень, путая русские ударения (этого лица Таня еще не видела, может быть, прошлой ночью она не запомнила его). У парня левая скула торчала сильнее правой, темное лицо казалось мокрым, оно было неприятно искажено улыбкой. – Ты даже не раздевалась!
Второй парень закрыл дверь на ключ, благо тот был оставлен в скважине.
– Я разденусь... – сказала Таня. – Я сама... Не рвите на мне платье. Пожалуйста, не рвите... Я сама все сниму. Вы можете меня трахнуть, как вам хочется... Я согласна. Я не буду кричать.
– Разве я сказал, что хочу тебя трахнуть?
– Нет, но я...
– Пусть разденется! – возразил негромко другой. Он подмигнул девочке темным глазам. – Пошалим немножко, а?
– Пошалим! – сказала она, дрожащей рукой отрывая верхнюю пуговицу. – Я с удовольствием даже... Мне в прошлый раз, честное слово, понравилось. Я никому не сказала...
– И дружку своему не сказала? – скуластый присел на стул, туда же, где несколько минут назад сидел Ник, и закинул ногу на ногу. У него были блестящие остроносые штиблеты. – Кстати, где он, твой дружок, в каком номере? В какой комнате?
– Какой дружок?
Она замерла, она чувствовала, как одолевает неприятный холодный пот. Она не ощущала больше страха, все уже случилось.
« Как ни бейся, все равно убьют, прямо сейчас, – поняла она. – Больно будет. Что-то нужно сделать, что-то сказать!.. Говори, не говори, все равно » . – Она понюхала свою ладонь, бросила кусок простыни на пол. Ладонь пахла очень неприятно, чем-то липким, не потом. Таня подумала, что такие выделения бывают перед смертью.
– Какой дружок? – с трудом ворочающимся языком повторила она.
– А тот, что повара утром заколол!
Блестящий ботинок качнулся в воздухе и вдруг с размаху (скуластый даже не встал со стула, только чуть приподнялся на руках, держась за сиденье) ударил девочку снизу вверх, в грудь.
Слева от себя она увидела нож. Она поняла, что окровавленный нож они будут вытирать этой самой тряпицей со штемпелем. Она почти не почувствовала боли. Только отупение и некоторая слепота. Она хотела крикнуть что-нибудь веселое, очень громкое, разбудить соседние комнаты песней, но песня засохла в онемевшем горле.
– Не надо меня резать, – очень-очень тихим шепотом выдавила она. – Ну пожалуйста... Не режьте меня, мальчики!
Задрав голову, Ник хотел рассмотреть окна наверху и увидел лишь узкие, чуть светящиеся перекрытия. Внутри храма было совершенно темно и почему-то очень холодно. Луна еще не вышла из-за туч. Шум моря можно было услышать, но за этим шумом ничего. Припоминая расположение внутри строения, он, ощупью двигаясь по стене, искал лестницу во второй ярус.
« Если здесь кто-то есть... Если сюда кто-то забрел ночью, то либо он воспользуется фонарем... либо уже, не зажигая свет, поднялся наверх... Наверху кабинет директора турбазы... Кажется, там были раньше, два года назад, какие-то реставрационные мастерские... Зачем я сюда полез? Чего ради я решил, что найду здесь Тамару? Она приснилась мне... Понятно, я о ней думал, она и приснилась... Дурочка слышала женский голос, но почему я решил?.. »
Он нащупал первую ступеньку, потом нашел перила и стал подниматься. Глаза постепенно привыкали к темноте. Поднявшись на галерею, он смог даже различить испорченную живопись стен. Он помнил, здесь было много испорченных фресок. Он помнил, кабинет находится в левом крыле, недалеко от лестницы.
В стене было небольшое окно. Ник выглянул. Сверху можно было разглядеть освещенную занавеску Таниной комнаты. Чтобы лучше рассмотреть, он опустился на колени. Доски скрипнули под ним. На занавеске лежала тень девочки. Ее заслонила другая тень.
« Их там двое... – подумал Ник. – Кто к ней пришел? »
На вопрос, заданный самому себе, ответ прозвучал снаружи, извне.
– Не нужно туда возвращаться... – это было сказано за его спиной. – Ты ничем не поможешь, уже...
Не поворачиваясь на голос и продолжая смотреть на освещенную штору, Ник увидел, как дернулась тень.
« Ее ударили ножом! »
Тень девочки повернулась тяжело. Умерев, она еще хваталась за штору, хотела сорвать ее, хотела, чтобы Ник увидел еще раз ее глупое лицо.
– Не двигайся!
Ник дрожал от сдерживаемой ярости. Он повернулся, в темноте перед ним был темный силуэт. Лица не разглядеть, но голос мужской и, кажется , знакомый.
– Тамара здесь? – спросил Ник.
– Нет.
– А где она?
– Тамару убили. Вчера!
Он наконец узнал голос – фотограф с пляжа.
– А вас, значит, не тронули?
– Это случайно, – фотограф замялся. – Просто повезло.
— Обезьянка-то ваша цела?
– Нет!
– Чего вы хотите?
Тень фотографа в темноте стояла немного криво, и Ник понял: он опирается на винтовку.
– Уезжайте завтра утром, – сказал фотограф. – Тамара просила передать тебе... Это просьба. Попробуйте вытащить Миру.
– Это все? – спросил Ник и поднялся. Коленки дрожали.
– Нет.
– Что еще?
– Я хочу отдать вам фотографии вашей мамы... Все-таки работу сделал.
Свет в окошке Тани все так же горел, но Ник не пошел туда. Зачем. Ей уже не поможешь. Наступая нарочно на спящих собак, он медленно пересек двор, поднялся во второй этаж. Ли спала. Ник разделся и тоже лег. Он закрыл глаза и вдруг увидел, что на веках свет. Это вышла, наконец, луна из-за тучи.
« Не думать... Забыть... Мне не нужны травмы... Я не спал с ней... Я не отвечаю за ее судьбу Я ничем не смог бы помочь » .
Когда загрохотали во дворе выстрелы, он подумал, что галлюцинирует, но не встал, не открыл глаза. Он услышал, как встала со своей постели Ли, приподняла занавеску. Он понял: окна турбазы загораются одно за другим. Но не было никакой перестрелки.
Старик с серебряной бородой и еще двое молодых парней, вооружившись короткими винтовками, в упор расстреливали собак. Собаки рычали, метались с визгом по двору, бились о закрытые ворота. Ник поднялся и встал за спиной матери. Он видел, как расстрелянное с расстояния в полметра животное отлетело назад и шлепнулось у каната танцплощадки. Он вспомнил, что уже видел подобное два года назад. Здесь регулярно отстреливают бездомных собак, это традиция.
Утром, когда они шли к поезду, крови на каменных плитах не было. Кровь смыло коротким предутренним ливнем.
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую