12
Горько пахло растертыми орехами и свалявшейся собачьей шерстью. Почему-то ближе к утру остались только эти два запаха. Ни запаха вина, ни запаха перца, ни запаха фруктов.
Накануне художники били посуду во дворе. Мало выпить до дна, осушить высокий стакан, так надо еще и швырнуть его с размаху о камни. Они никак не могли привыкнуть к новому положению – всю жизнь прожили здесь, как хозяева, и вдруг оказались пленниками в собственном доме.
Когда обнялись и запели на восемь голосов – Мира, сидящая за столом наравне с мужчинами, с трудом удержала слезы – они хитро друг другу подмигивали, « для конспирации » , как дети.
Двор подмели, но босая нога, неосторожно соскочив с последней ступеньки, наткнулась на осколок. Он застрял в щели между камнями. Мира остановилась, но не вскрикнула. Холодный густой ветерок дернул на ней рубашку.
« Он захочет узнать, где я была... Он обязательно спросит, – подумала она, крепко затягивая на груди узел. – Наверное, он слышал?.. Ступеньки все-таки скрипели! Сказать ему все? Правду? Зачем ему моя правда? »
В серебрящейся темноте, в кривой рамке полураспахнутых дверей она пыталась разглядеть гостиную, пыталась угадать, где стоял мальчик, когда его ударили. Но угадывались лишь черты прошедшего застолья. Угол оконного стекла был отмечен смятым листком бумаги, как белой капелькой гноя в уголке глаза. За этот день сколько планов было нарисовано фломастером на таких листках. Сколько отвергнуто?! (Даже списки соседей – их надо убить в течение следующей недели, – даже дети в этих списках). Желтел опрокинутый соломенный стул. Покачивалась с неслышимым скрипом бронзовая люстра.
« Ударили по голове, и Ник упал, тогда ему закатали рукав и сделали впрыскивание? Бедный мальчик... Неужели он сопротивлялся? Он не успел. Конечно, он не успел... Если бы он успел ударить по лицу хотя бы одного их этих кретинов, ему не жить, даже если разберутся, не простят. А скорее всего, разбираться не станут... »
Наклонилась и слегка потрепала за ухо подошедшую собаку. Собака осторожно слизывала кровь с ее ноги.
– Не надо... Не больно... – Собака подняла морду и замерла, силясь понять человека. – Они разберутся! – сказала Мира. – Они его отпустят! – Собака тихонечко заскулила и поскребла лапой. – Дура я, понимаешь, дура, что во все это полезла...
Она хотела уже войти в дом, но одна из скульптур под навесом – освещенный кусок камня, огромное безобразное лицо – задержало, остановило Миру еще на минуту. Подуло опять. Губы, как судорогой, дернуло горькой улыбкой. Ради этой каменной бабы Александру два года назад позировала она, Мира. Он говорил, что передал главное... Передал то, что скрыто... Вынес всю дьявольскую женскую сущность из недр беснующейся души наружу, на свет... (Как он любил красивые русские слова). И таким образом покончил с нею. И подчинил...
« Не нужно было садиться с мужчинами за стол... – переключившись, подумала она. – Женщина должна стоять, когда мужчина сидит, женщина должна молчать, пока он говорит. Ни сегодня днем, ни два года назад нельзя было... – она прикусила кончик языка. Дернула ногой, отгоняя собаку. – Скажу, как было... Пусть думает, что хочет. Пусть сдохнет со своей ревностью!.. »
Ее удивил вкус собственных губ. Соленые. Губы всегда были либо сладкими, либо горькими в зависимости от помады, которой она пользовалась. А тут лизнула, и показалось, что кристаллик соли застрял и жжет кончик языка.
« Они убьют его... Убьют, им легче убить, чем отпустить... Освободитель!.. Наверное, Тамару послал разбираться. Она не упустит! Ей только дай! Жалко мальчишку... Не нужно было лезть! Куда полез, урод?.. Зачем? »
Только что она кралась по пустым комнатам, прислушиваясь и ощупывая босой ногой каждую половицу, теперь пошла быстро, не глядя... Пустые комнаты дышали пылью.
« Все скажу, как есть, пусть подавится, Отелло, – решила она. – Если мальчика убили, то его уже убили, если отпустили, то уже отпустили. Ничего не изменишь, сам виноват! А отомстить лучше всего правдой! »
Собака поплелась за Мирой, было слышно постукивание ее когтей по деревянному полу. Собака сопела, только в полосе света она остановилась, заскулила и повернула назад. Хозяин мог и ударить. Все в этом доме подчинялись простому правилу: никогда без нужды не лезь под руку хозяину.
Горела все та же лампочка. Александр, голый по пояс, лежал на постели с книгой, скрученная в жгут простыня валялась на полу. Можно было себе представить, как он, успокаиваясь и не желая больше в бешенстве бить кулаком в стену, с хрустом выжимал сухую ткань.
– Все? – спросил он, не поворачивая головы.
Он перевернул страничку, кольцо на указательном пальце неприятно сверкнуло Мире в глаза. Она поморщилась, отступая на шаг. Скинула рубашку, узел, стянутый под грудью, не сразу поддался, она чуть не сломала ноготь.
– Все! – вздохнула она и встала коленями на пружинящий край постели. Запрокинула голову, сбрасывая волосы с лица. Посмотрела в зеркало себе в глаза. В зеркале отражались голое мужское плечо и, за плечом, неприятная лампочка.
– Они уедут, – сказала она. – Если ты хочешь, они уедут через час. Они уедут, когда ты скажешь, – протянув руку, кончиками пальцев она коснулась макушки Александра, его коротких жестких волос. – Не сердись!
– Красивая женщина.
– Кто? — не поняла она. – Какая женщина?
Он захлопнул книжку, не дочитав, кажется, строки, хотя, возможно, он вообще ее не читал, смотрел на буквы, как другие смотрят на набегающие волны.
– Ты меня обманула, девочка!
Одним движением он перевернулся на спину, обрисовались грудные мышцы. Схватил Миру сразу за оба запястья, больно сдавил и притянул к себе так, что лицо ее оказалось рядом с его лицом.
– Ты рискуешь не собой! – проговорили темные, красиво очерченные губы. – Не собой!
Ей показалось, что запястья хрустнули под нажимом его пальцев.
– Больно! Пусти!
Наверное, несколько минут назад, скручивая простыню, Александр представил себе, что скручивает ее руки. Книга скатилась с постели и стукнулась об пол. Мира посмотрела на книгу, посмотрела в глаза скульптора, глаза показались ей пустыми: под пленочкой мути ничего – яма. Он будто спал с открытыми глазами.
« Он может меня убить, не просыпаясь, – с облегчением подумала Мира, когда живые твердые кольца на ее запястьях, наконец, распались. – Все-таки легче, когда человек успевает окончить столичный вуз, – она была спокойна даже по собственным меркам. – Дикие они. Рассудок всегда опаздывает, не успевает за рукой с ножом. Убьет он меня из ревности, а скажет, что боролся за освобождение грузинского народа... – она зарылась лицом в собственные волосы, в собственные колени. – Ничего я ему не скажу... Ничего он не поймет » .
Бросая маленькие желтые шкурки на пол, на свои босые ноги, Александр, согнувшись, сидел на постели и очищал мандарин. Легкая щетина на его подбородке шевелилась, губы двигались, но слов не было. Все, что не следовало проговаривать в слух, он, наверное, в течение пяти минут проиграл молча.
– Хочешь, съешь мандарин... – он протянул ей очищенный плод.
Она дернула головой и глянула ему в глаза, как смогла, быстро и зло.
– Я не хотел тебя напугать, Мира, – сказал он, вполне владея своим голосом. – Но ты привела в дом посторонних людей. Что мы должны думать?
Мандарин покатился по ладони Александра, и Мира поймала его кончиками пальцев.
– Ты прав, она красивая... – сказала Мира и сделала очень длинную паузу. – Они уйдут. Они ничего не знают.
– Это тот мальчик, о котором ты мне говорила? Тот мальчик, что спас твою жизнь?
Осторожно отделив одну маленькую текущую дольку, Мира положила ее себе под язык.
– Он же совсем ребенок. Чем его кололи?
– Ерундой кололи...
– Зачем вообще?
– Не хотели покалечить! Ты знаешь... – подбородок Александра неприятно дернулся, – никакой крови в доме! Ты знаешь мои правила? Ты знаешь, что мы подумали. Кто может ходить ночью по дому, зачем это нужно?
– А теперь что?
Он поправил зачем-то часы, стоящие на тумбочке. Не ответил.
– Как ты думаешь, – отодвигаясь понемногу от его руки, спросила Мира, – как ты думаешь, Тамара приказала его убить?
– Не знаю... Не знаю я... Если бы он был тем, за кого его приняли, я бы его сам убил... Понимаешь, этого нельзя было делать в доме... Ты знаешь, я могу погибнуть завтра. Может быть, сейчас... В любую минуту и ты, и Тамара... Все... Ты знаешь, война!
– Да, только что я сказала ей то же самое.
– Что ты сказала?
– Я сказала, – Мира не удержалась от кривой улыбки, – я сказала, что идет война, и это нужно понять. Я сказала , что на войне иногда убивают...
– Его матери сказала?
– Да.
– Ты с ним спала?
– Знаешь, когда я сказала про войну, она меня почему-то точно так же об этом спросила. Если тебе интересно, то да. Он спас мне жизнь. Он еще ребенок...
– А что ты ответила его матери?
– Правду.
– Ты лжешь!
– Когда я лгу, теперь или раньше лгала?..
Ощутив свою власть, Мира притянула его к себе, нажала ладонями на грудь, заставила лечь.
– Успокойся, все будет хорошо. Машина с оружием придет завтра утром. Я все сделала, как нужно. А с кем я сплю, с известным грузинским скульптором или с московским школьником, кому это интересно, когда идет война.
– Уезжай утром... – сказал он с уже совсем другой интонацией. Его волосатые руки, расслабленные, лежали вдоль тела. – Погаси лампу! Свет на веках, очень неприятно...
Вкус соли на губах, будто вдруг хлебнула теплой морской воды. Но теперь Мира догадалась: кровоточит без боли последний молочный зуб. Осторожными движениями ладоней она разглаживала тело скульптора, и напряженные мышцы под кончиками ее пальцев, под коротенькими ударами острых ногтей распускались, становились мягкими и горячими.
Она погасила лампу и шепотом спросила:
– Сколько нужно времени грузовику... на то, чтобы добраться отсюда до Очамчире?
– В хорошем варианте два дня, мы можем перегонять его только ночью, но ты должна приехать раньше, все документы уже готовы.
– Понимаю...
– Зачем ты с ним спала... с ним было хорошо?
– Он мальчик, я же сказала... Самый обыкновенный московский школьник. Но если он умрет, это останется на нашей совести.
За неровным дыханием скульптора, за тиканьем часов Мире показалось еще что-то, будто далекий хлопок, и еще один, ее ногти впилась в грудь Александра.
– Кажется, стреляли у моря где-то?
– Нет! — отозвался он. – Больше похоже на выхлоп... Зря ты испугалась. Тамара не любит убивать!
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую