19
Танцплощадка была устроена в пределе монастыр-cкой стены, слева от храма. Для проживающих на турбазе – бесплатно, для прочих вход один доллар. (Там, где кончалась Россия, все цены были только в долларах). На отполированных танцующими подошвами до блеска древних каменных плитах лежали грудой разноцветные огромные кегли. От огромных квадратных колонок к уже подключенным усилителям молодой человек протягивал провода. Сильные лампы в плоских колпаках были уже направлены вниз, но не горели. Еще двое служащих турбазы восстанавливали канатное заграждение, попорченное накануне во время потасовки. Солнце зашло, было уже прохладно.
– Потанцуем, ма? – спросил Ник.
– Мне кажется, танцы начнутся не скоро. Сколько времени?
Ник посмотрел на свои часы. В выпуклом циферблате еще не отражались звезды, звезды еще не появились.
– Мало!
– Пойдем, погуляем? – Ли куталась в шерстяную кофточку, она прихрамывала. — Пройдемся немного. – Она с нарочитой наивностью посмотрела на сына и, взяв его за руку, потянула. – Пойдем, а?
– Ма, ты романтична, как маленькая девочка.
– Тебе это не нравится?
– Мне? Почему? Нравится!
– Но с девочкой, конечно, тебе было бы проще...
– Естественно. С девочкой проще!
Они спустились с холма и, выбравшись на набережную, медленно двинулись вдоль моря. С моря налетало порывами соленое тепло, поднимающееся над водой. В чернеющей глубине, то ли корабли на рейде, то ли просто отблескивает пена, не понять. Ник нарочно не всматривался. Он взглянул на часы, в них отражались звезды.
– Ты чувствуешь, какой воздух?
Ник не ответил. Она шла рядом, совсем близко покачивались ее узкие, затянутые в шерстяную кофточку плечи (очень хотелось обнять эти плечи, но он не хотел еще раз наскочить на ее взгляд, полный холода и отторжения).
– Если бы ты был сейчас не со мной?
– Не с тобой? – искренне удивился он.
Они шли, взявшись за руки, и он боялся упустить на неосторожном слове ее ладонь, потерять.
– Например, с этой девушкой, с Мирой? Она же старше тебя?
– Старше.
– Ты бы, наверное, захотел ее обнять... – тут же Ли, никак не увязывая собственные фразы, сказала. – Мое Евангелие обезьяна погрызла. Знаешь, я никогда не думала, что у такой маленькой обезьянки могут быть такие острые зубы.
Музыку принесло поворотом воздуха. Он поймал этот звуковой плеск и впитал с неожиданной жадностью. Отметил: танцы начались. Можно возвращаться в монастырь.
– Не пойду с тобой танцевать, – сказала Ли.
– Почему?
– Так...
– Нога болит?
– Что, очень заметно, как я хромаю?
– Не очень, но заметно.
– С девочкой тебе было бы лучше.
– Девочки тоже хромают.
– Нет, сын, по-настоящему хромают только романтические старухи, вроде меня.
– Ты не старуха. Я же не извращенец. Я бы не додумался фотографировать обнаженных старух... А ты не хочешь... Хотя, что здесь такого...
– Не хочу... Посмотри, – она показывала на воду. – Все-таки есть там корабли, или это иллюзия?
– Это иллюзия!
Какое-то время шли молча. Навстречу попадались другие парочки. Потом Ли сказала:
– Если ты очень хочешь, я тебе попозирую. Но это должно быть очень красиво.
« Фотограф всегда на пляже, это его работа, – вглядываясь в темное пространство под набережной, подумал Ник. – Маловероятно, что он пришел туда ради нас. Так же невероятно, что он натаскал обезьяну кусать книги, хотя узнать-то он меня узнал... – стараясь не думать об этом движении, Ник положил руку на плечо Ли. – Фотограф следил за мной, может быть, он хотел мне что-то сказать?.. – резким движением Ник притянул Ли к себе, прижал так, что сквозь шерсть кофточки ясно ощутил быстрые удары ее сердца. – Днем на пляже мне показалось, что меня хотят утопить. Нужно как-то отделять свои страхи и фантазии от действительно происходящего... »
– Пусти!
Она вырвалась. Она остановилась и заставила остановиться его.
– Что ты, ма?
– Ты знаешь, я боюсь.
– Чего?
– Не знаю.
– Давно ты боишься?
Музыку с танцплощадки больше не приносило, внизу под набережной волны перекатывали с шорохом гальку.
— Нет. С того момента, как мы сошли с автобуса... Нет, наверно, чуть раньше, с того момента, как началась гроза. Понимаешь, я сейчас подумала, что мне даже нравится бояться...
Свет фонарей, вспыхнувших разом вдоль всей набережной, вынул из выросшей темноты темную листву деревьев и почти закрыл звезды. Ли больше не сопротивлялась, когда он обнимал ее за плечи. Они прошли довольно далеко и свернули вниз, на пляж, к морю. Потом поднялись на мокрую грань волнореза. Они разулись и ступали по бетону босиком. Казалось (если не оборачиваться на город) , что море со всех четырех сторон — черное, совсем гладкое.
– Мы извращенцы, ма. – сказал Ник. – Ничего с этим не поделать.
– Ты знаешь, – отозвалась она, – это напряжение, ведь ничего не происходит, напряжение от того, что может произойти... Ну, эта война. Теплое море, плюс ожидание... Эта война... Как острый суп.
– Тебе нравится страх?
– Немножко. Такое интересное ожидание... Это похоже на что-то очень знакомое, очень вкусное, какое-то блюдо, точно не могу сравнить. Ты ешь его и вдруг понимаешь, что очень много перца и много масла, и из-за обилия масла перец почти не чувствуется, не жжет... Посмотри, что это там внизу?
Приблизившись к самому краю волнореза, Ник опустил голову, но ничего не увидел. Тогда он лег животом на бетон и опять посмотрел.
Внизу, в тоненьких белых струйках обводящей пены, наполовину залитая черной водой, лежала каменная женская фигура. Идола просто сбросили с волнореза и даже не позаботились, чтобы его накрыло с головой. В уродливых очертаниях утопленной скульптуры Ник узнал Миру.
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую