Глава последняя.
Солнечная активность
Был декабрь. Я бежал по улице и задирал голову, чтобы можно было увидеть черную полоску неба над крышами. Хотел разглядеть в вспухающем фонарном мареве легкие частые вспышки - «Леониды». Комета посещает нас раз в тридцать лет, глупо пропустить бесплатный фейерверк, тем более глупо, что салют сыплется не снизу вверх, а сверху вниз и не приурочен ни к какому празднику. Просто явление природы без политической окраски.
Если очень постараться, если напрячь глаза, то можно и посчитать падающие звезды. Одна звезда - одно желание. Одна звезда - одна душа отлетевшая в рай. Но глупо, глупо. Стоя у окна и зачем-то трогая пальцем ледяное оконное стекло, мне удалось досчитать до тысячи. Может быть за это время и умерло на планете около тысячи человек, но ведь никогда же не исполнятся все тысячи моих легко загаданных желаний.
Все происшедшее этим летом не было сном, но события выстроенные по законом сонной реальности в воспоминаниях все-таки похожи на сновидение, и от этого немного легче. Неужели мне действительно все это только приснилось. Истинные арийцы, марширующие под оркестр, под слегка отредактированный марш «прощание славянки», все их речи, чадящие факелы, свастика-переросток, распадающаяся на куски и уносящая жизни. Конечно, приснилось. Не было ничего. По крайней мере, в прессе не было. А если в прессе не было, значит и на самом деле не было.
Но как иногда все-таки хочется выговориться, особенно по вечерам. Прислушиваясь к колокольному звону, я все время думаю, что пора идти сдаваться в церковь, к попам, каяться, принимать по воскресеньям причастие, и крестить лоб, а потом исповедоваться какому-нибудь в черной рясе. Все можно сказать, все. Если, конечно, удастся хоть что-нибудь сформулировать из того, что хочется сказать.
Я даже сделал первый небольшой шаг в сторону храма. Все, что мне оставил Варфоломей Трубник, включая проданную квартиру, я пожертвовал на детские дома, но, к сожалению, поленился проследить путь денег, и детям они вероятнее всего не достались.
Иногда я путаю первый удар колокола со звонком в дверь и мне на мгновение кажется, что это вернулась Татьяна. Забыла ключи и звонит теперь. Все-таки мы были счастливыми детьми, и лучше нам было не вырастать.
В начале сентября (прошло уже почти три месяца) мою сестру забрали в сумасшедший дом. Я пытался отстоять племянника, но не вышло, несемейным не разрешают иметь детей. А может, плохо пытался. Иннокентий попал в приют. Почему-то я никак не могу заставить себя его навестить. В Наташу Петрову несколько раз стреляли, и она плюнула на журналистику, ушла в бизнес и исчезла из поля моего зрения. Дебилы (я прибежал к ним сразу после того как рухнула свастика) как и всегда вежливо улыбались, они не гнали меня, но говорить с ними мне было совершенно не о чем. И Белоснежка среди них ничем не выделялась, она пополнела и улыбалась так же как и ее муж Славик, так же, как и Его императорское величество.
. Столыпенко запил, каждый день я даю ему на водку, а он уговаривает меня как-нибудь в выходной день собрать ребят и съездить в лес, пострелять по бутылочкам. Никуда он не поедет.
***
Как сумасшедший, шаря по столичным вокзалам, я разыскивал Фикуса. Почему я его искал? Зачем? Но нашел только какую-то незнакомую проститутку, проинформировавшую меня, что Фикус получил наследство и уехал в Рио-де-Жанейро.
На вокзалах было все по прежнему: башмаки, затянутые веревками; ватники; немыслимые прожженные плащи; шелковые платья со следами пролежней; туфельки, похожие на протезы, и протезы, выглядящие как начищенные офицерские сапоги, шляпы, напоминающие бумажные шестеренки, кофты, сквозь дыры которых просвечивало то ли тело, то ли другие кофты; треснутые стекла очков, палки, сумки, четки в дрожащих руках.
Я пытался здороваться, я совал им деньги, но гоблины не реагировали, они не узнавали меня. Я не существовал для них больше. Я плюнул и уехал в Париж. В конце-то концов, зачем умирать, когда можно получить второе верхнее образование. Давно мечтал поступить куда-нибудь в Кембридж или Сорбонну. Почему бы нет?
Конечно, я не смогу жить без этой ужасающей помойной ямы, раскинувшейся под триколором, ведь всегда сохраняется ощущение, что если копать это дерьмо дальше, то лопата вот-вот звякнет о звезды, и под ногами разверзнется вторая вселенная, поэтому я дал себе слово: помоюсь, побреюсь, польюсь одеколоном, отдохну, надену белый скафандр и нырну как-нибудь обратно. Конечно, ненадолго, только посмотреть. Как же совсем без Родины?
Июнь - Ноябрь 1998
rus 
deu 
вернуться к предыдущей